Как ощутить радость в христианской жизни

Грехам и проблемам посвящены километры рассуждений на православных и психологических сайтах. К чему мы призваны, существует ли образ «психологически здорового» человека и как ощутить радость в христианской жизни — 12 апреля на встрече, организованной фондом «Предание», беседовали священник Вячеслав Перевезенцев и психолог Марина Филоник.

Люди ходят к психологу, чтобы «решать проблемы», и к священнику — чтобы «каяться в грехах». Порой кажется, что цель человеческой жизни — в борьбе с комплексами и страстями, причем каждая победа только открывает очередную страсть или комплекс. И редко-редко можно услышать ясное слово о положительном содержании человеческой жизни.

Священник Вячеслав Перевезенцев: До Маслоу психология говорила о проблемах, комплексах и болезнях, а он стал одним из первых, для кого было важно изучить именно положительные аспекты психики человека — творчество, любовь, свобода, высшие ценности и т.д. Кратко говоря — то, что делает человека счастливым.

Готовясь к встрече, я подумал, как было бы замечательно, если бы кто-то из психологов позитивного направления (Мартин Селигман, современный американский ученый, наш соотечественник, Дмитрий Алексеевич Леонтьев; есть еще один интересный автор — Ми?хаи Чи?ксентмихайи, — одна из его книг, которую можно порекомендовать, называется «Поток») обратился бы к такому корпусу серьезной, глубокой православной литературы, как жития святых.

Ведь жизнь святых — это как раз жизнь, наполненная смыслом и счастьем, жизнь жительствующая. Что это были за люди, какие у них были черты характера?

Думая об этом, я нашел и специально выписал у Маслоу черты самоактуализирующихся личностей (то есть таких, которые стремятся к самореализации, стараются полностью использовать свои способности и таланты). Он пишет так:

Более эффективное восприятие реальности и более удобные отношения с реальностью;Принятие (себя, других, природы);Непосредственность; простота; естественность;Сосредоточенность на проблеме (в противоположность эго-центрированности);Способность обособиться; потребность в уединении;Автономия; независимость от культурных штампов и окружения;Сохраняющаяся свежесть восприятия;Мистический и вершинный опыт;Чувство общности с другими;Более глубокие и проникновенные взаимоотношения;Демократичность;Способность распознавать цели и средства, хорошее и плохое;Философский, незлобный доброжелательный юмор;Креативность;Сопротивление окультуриванию; вне любой определённой культуры.

У меня ощущение (хотя я не могу его как-то аргументировать), что люди, близкие к святости, по крайней мере те, которых мне пришлось в жизни встретить, очень хорошо подпадают под эти характеристики. И в этом нет ничего удивительного.

Пасхальная песня Гребенщикова

Мы сейчас переживаем Светлую седмицу, празднуется Пасха. В эти дни я уже не раз вспоминаю замечательные строчки, связанные для меня с пасхальным временем.

У меня есть такая личная традиция: я очень люблю рок-музыку и Великим постом никогда ее не слушаю – такое небольшое воздержание от того, что доставляет удовольствие. И вот на Пасху я включаю свои любимые песни. Есть одна, которая — всегда первая.

Мы служим ночью у нас в Никольском храме (о. Вячеслав — настоятель храма святителя Николая Чудотворца в деревне Макарово Московской области. — Ред.), а утром я еду в наш маленький приписной храм, в Черноголовку. И вот по дороге — ехать мне 5-10 минут — я ставлю эту песенку и ее слушаю. Это песня — «Сидя на красивом холме» Бориса Гребенщикова, и там есть такие слова: «И все, что у нас есть, это радость и страх. Страх, что мы хуже, чем можем, и радость того, что все в надежных руках».

И я думаю, это очень пасхальная песня. И она не просто передает атмосферу и внутренние переживания очень многих людей, но здесь ухвачена суть того, о чем мы сегодня можем говорить.

У человека есть проблемы, есть грехи… а что же, собственно, кроме этого? Что остается? К чему нам хочется приблизиться?

С одной стороны, всякий раз, когда проходит Великий пост, мы переживаем то, о чем сказано в этой песне: мы снова оказались хуже, чем могли бы быть. Мы входили в Пост с ожиданиями и надеждами, а получилось, как всегда.

И тут не в том дело, что мы просто «плохие». Смотрите, как сказано в песне: мы не хуже других (например, не хуже положительных самоактуализирующихся личностей) — мы хуже, чем можем. Мы не дорастаем даже до самих себя, таких, какими мы должны были бы быть. Я думаю, это очень честное ощущение. И это именно страх.

Но дальше Гребенщиков говорит о том, что у нас есть еще радость: радость о том, что все в надежных руках. И это на самом деле и есть положительное содержание христианства.

Переживание того, что эти «надежные руки» тебя, который, как и всегда, снова хуже, чем может, не отталкивают, а благословляют и поддерживают, — оно и отзывается в нашей душе таинственным словом «радость».

Радость — это и есть прикосновение Божьего перста. Но — и это очень важно понимать — томимся, тоскуем, взыскуем мы все-таки не столько даже этого прикосновения, сколько самого Бога.

Таинственное слово: радость

Есть совершенно замечательные слова о радости из дневников отца Александра Шмемана, и мне представляется необходимым их тоже сегодня озвучить. У него несколько таких заметок, где он пишет о радости, я прочту две, относящиеся к осени 1976 года.

«Начало “ложной религии” — неумение радоваться, вернее — отказ от радости. Между тем радость потому так абсолютно важна, что она есть несомненный плод ощущения Божьего присутствия. Нельзя знать, что Бог есть, и не радоваться. И только по отношению к ней — правильны, подлинны, плодотворны и страх Божий, и раскаяние, и смирение. Вне этой радости они легко становятся “демоническими”, извращением на глубине самого религиозного опыта.

Религия страха. Религия псевдосмирения. Религия вины: все это соблазны, все это “прелесть” (…) Первое, главное, источник всего: “Да возрадуется душа моя о Господе…” (Пс. 34,9). Страх греха не спасает от греха. Радость о Господе спасает».

Чувство вины, морализм не “освобождают” от мира и его соблазнов. Радость — основа свободы, в которой мы призваны “стоять” (см.: Гал. 5,1).

Это одна цитата. Буквально через пару месяцев он еще пишет:

«По-моему, все простит Бог, кроме “безрадостности”, которая состоит в забвении того, что Бог сотворил мир и спас его… Радость эта — не одна из «составных частей» христианства, это его «тональность», пронизывающая собой все — и веру, и “мироощущение”.

Там, где нет радости, христианство, как и религия, становится «страхом» и потому — мучением. (…)

Только подумать — мы каждое воскресенье “трапезуем” со Христом, “за Его трапезой, в Его Царствии”, а потом погружаемся в свои “проблемы”, в страх и мученье… Бог спас мир радостью, “но печаль ваша в радость будет”, “и радости вашей никто не отнимет от вас…” (Ин. 16:20,22)».

Мне представляется, что мысли о. Александра довольно точны, хотя в каком-то смысле и правда «революционны».

К чему мы призваны

«К чему мы призваны?» — вопрос очень важный, который мы, христиане, должны себе задавать. Христианство в своей положительной стороне как раз и отвечает на него.

Ответ на вопрос «Что я могу знать?» дает вера. Именно она удовлетворяет жажду человеческого ума, жажду правды — ту, которую не может удовлетворить наука. Любовь удовлетворяет жажду праведности, это ответ на вопрос «Что я должен делать?» — «Любить». И, наконец, надежда на Царство Небесное — ответ на вопрос «К чему мы призваны?», на ту жажду радости, которая есть у каждого человека.

Говорить О Царствии очень сложно (часто нас упрекают в молчании о нем), потому что оно не от мира сего (ср.: Ин. 18, 36). А это значит, что у нас просто нет слов, чтобы о нем рассказать.

Еще Платон за столетия до Христа очень ясно чувствовал эту непостижимость. Помните его миф о пещере? О Царствии Божием нам тоже очень сложно рассказать, как сложно рассказать жителям пещеры о том, что находится снаружи.

Вспомните евангельские притчи о нем — какие они? О зерне. О закваске. О поле. Они — такие.

Движемся ли мы в верном направлении

Второй вопрос, который был поставлен: «Что такое спасение и как оценить, движемся ли мы к нему?» И действительно, можно находиться в иллюзиях. Как это узнать?

Одно дело, когда мы едем из пункта А в пункт Б, у нас есть навигатор и верстовые столбы, мы понимаем: «Мы движемся из Москвы в Петербург, и вот уже проехали Вышний Волочек, скоро Валдай — значит, приближаемся». А тут – как?…

Что такое спасение?

Здесь я мог бы тоже сказать очень кратко: спасение — это тогда, когда мы с Богом. Потому что Он наш Спаситель. Когда мы от Него далеко, мы погибаем, когда мы к Нему близко, мы спасаемся.

Очень важно понимать: спасение в каком-то смысле не внутри нас. Нет такого, что один человек — дурной и живет дурно, и вот он погибает, а другой — хороший, порядочный, и вот он спасается. Нет. Совсем не так. И до Христа было очень много очень хороших людей, но они погибали, потому что не было Спасителя.

Спаситель приходит, и первый, кто входит с Ним в рай — это дурной человек, разбойник, проживший жизнь дурно и дурно кончивший: он был схвачен, брошен в тюрьму, приговорен к смерти и казнен. Но он оказался рядом со Христом и что-то очень важное понял (ведь можно быть рядом, но так ничего не понять, как второй разбойник).

Итак, спасение — это когда мы с Богом. А как же оценить, с Богом ли мы? Движемся мы к этому или нет?

Я убежден, что об этом можно говорить много, но вот то, что приходит на ум мне. В одной из своих лекций Дмитрий Алексеевич Леонтьев, о котором я уже упоминал, говорил: счастье — это некий сигнал, своего рода обратная связь от мира. Если мы живем хорошо, «сигнальная лампочка» загорается: я счастлив.

Такая «сигнальная система» в каком-то смысле есть и в духовной, христианской жизни. Об одном «сигнале» мы уже сказали: это радость. Помните — «нельзя знать, что Бог есть, и не радоваться». Радость возникает тогда, когда человек приближается к Богу.

Священник Вячеслав Перевезенцев

«Ты — христианин, всегда радуйся!»

У апостола Павла есть всем известные слова: «Всегда радуйтесь, непрестанно молитесь, за все благодарите» (См.: 1 Фес. 5, 16–18). Иногда их можно прочитать и спросить себя: а мы можем себя заставить радоваться? Нет. Это невозможно! Как нельзя заставить себя быть счастливым.

Для счастья требуется путь (об этом как раз пишет Чиксентмихайи). Альпинист, поднявшийся на гору — счастлив!

С радостью еще сложнее, чем со счастьем. Радость — на уровне духа, это прикосновение Божиего перста и напоминание о вечном. Мы не можем сказать: «Ты — христианин, значит, всегда радуйся!», это просто глупости.

Счастье и радость не могут быть целью. Об этом замечательно говорил Виктор Франкл. Если это случается, нам счастья никогда не поймать.

Он приводит замечательный и яркий образ: попытка достичь счастья похоже на то, как человек ловит бабочку. Он бегает за ней с сачком целый день и никак не может поймать. В конце концов человек утомляется, садится отдохнуть, задумывается о чем-то… и не замечает, как бабочка сама прилетает и садиться к нему на плечо.

Надо просто начинать с другого конца.

Следствием и свидетельством того, что человек действительно приближается к Богу, а не к выдуманному кумиру (а Бога «выдумать» проще простого!), будет переживание радости и счастья. И если ты всегда с Ним, то и это переживание будет всегда с тобой.

При этом можно находиться и в нужде, и в страдании, и испытывать какую-то боль, но не терять радости бытия с Богом.

Если же христианин безрадостен, ему не хочется молиться и не за что благодарить — он, очевидно, движется в другую сторону.

Если он идет туда, куда надо, тогда обязательно — обязательно! — он будет благодарить. И за доброе, и за разное. Он будет жить перед лицом Божиим.

Трепет перед Богом

И в этом смысле я бы добавил к словам апостола Павла о радости, молитве и благодарении еще одну христианскую добродетель: страх Божий. Это тоже некий критерий того, что человек приближается к Богу.

Страх Божий — совсем не тот деструктивный и разрушающий страх, который нам всем знаком. Бояться злой собаки, коварного начальника, эпидемии, войны — это одно. А переживать трепет и волнение, когда ты идешь на свидание к любимой — это совсем другой «страх».

Это как при восхождении в горы. Есть такой народ — шерпы — они в частности водят в Гималаи альпинистов. В книге «Тигр снегов» шерп, который совершил первое восхождение на Эверест, сказал такие слова: «Если я чувствую, что человек в горах не испытывает трепета, благоговения — я его не поведу: это опасно».

И в духовной жизни это так: если нет этого ощущение трепета перед Богом, ты никуда не приближаешься. Это что-то другое, выдуманное.

Как ощутить пасхальную радость

Постараюсь кратко сказать. Как получить пасхальное удовольствие, я знаю, путь несложный. Все мы, наверное, его уже получили (беседа проходила на Светлой седмице. — Ред.). Но как почувствовать радость Пасхи?

Давайте вспомним то, о чем мы уже говорили: радость есть дар. И никакие самые замечательные коучи вас не научат пережить пасхальную радость, потому что никто над ней не властен.

Даже если мы сделали все «правильно» — и пост провели собранно, и много добрых дел сделали, и на службах были — это ничего не гарантирует. Про это даже думать не надо, как не надо гоняться за бабочкой-счастьем. Надо думать о другом.

Радость — не наше дело, это Божий дар.

А как почувствовать, что воскресение Христа имеет отношение к моей жизни? И здесь у меня нет ответа на этот вопрос… кроме одного. Надо жить не только на уровне «биоса», плотской жизни, но и на уровне духа.

И тогда Воскресение обязательно будет переживаться и чувствоваться. Но для этого дух должен быть живым. Если наша духовная жизнь не то что еле теплится, а ее и вовсе нет — как тогда Христос войдет?

Важное или мелочное

Последний вопрос был: «Что я могу сделать в своей христианской жизни, чтобы не топтаться на мелочном и неважном?»

Во-первых, уже само понимание того, что есть мелочное и неважное, а есть, значит, важное и немелочное — дорогого стоит. Очень дорогого. Полдела сделано, если человек это понимает.

Что же это такое — немелочное и важное?

Чтобы ничего не придумывать, я просто вспомнил бы слова о плодах Духа Святого из послания апостола Павла к Галатам: «Плод духовный — любовь, радость, мир, долготерпение, благость, милосердие, вера, кротость, воздержание» (ср.: Гал. 5:22). Это и есть главное.

Что-то из этого нам неподвластно… Как, например, радость, которую нельзя «вызвать». А есть то, что в наших руках, например, доброта. Понятно, что мы не может с завтрашнего дня стать доброе, даже если будем очень искренно об этом даре просить. Господь дает нам не плоды, а семена — это важно. А мы должны будем над полученным трудиться. Но Он дает их, точно!

Это и есть то немелочное и важное, что я могу в своей христианской жизни делать: учиться любить.

Радость вопреки депрессии

Но можно спросить: но разве депрессия не противоположна состоянию радости? И как будет испытывать радость депрессивный человек? надо лечить так, как ее и лечат.

Радость происходит в сфере духовной. Владыку Антония Сурожского как-то спросили: «Как же так, владыка, вот я причастился и ничего не чувствую!» (знакомая, наверное, ситуация). А владыка Антоний ответил: «И не надо искать каких-то чувств!» Когда вы причащаетесь, ваша встреча со Христом происходит на том уровне, на котором чувства могут и не откликаться. Но она — происходит.

Я думаю, что и с депрессией, и с психической болезнью так. Нам непонятно до конца, что переживает человек в болезни, но он совершенно точно может быть с Богом.

Я не радуюсь… Значит, я не с Богом?

Марина Филоник: Спорить со Шмеманом, конечно, невозможно. Но вот это категоричное утверждение, — если у тебя нет радости, значит, ты не с Богом, — меня настораживает. Попробую с ним поспорить.

Я работаю с очень разными людьми. И люди не приходят ко мне от избытка радости. И тем не менее, я не могу сказать, что все они не имеют контакта с Богом. Это предмет спорный.

Мне очень понятен вопрос о радости и депрессии. Как же так? Что же теперь? Скажем, когда я не высплюсь, у меня нет совершенно никакой радости, так ли я в этот момент далека от Бога? Как это «измерить»?

Так вот — не факт. И у меня есть кандидат на ответ, почему это так.

Мы с отцом Вячеславом — похвастаюсь — ученики одного учителя, недавно ушедшего Федора Ефимовича Василюка, выдающегося христианского психолога. Я приведу немного упрощенную его модель, которая на мой взгляд поможет снять часть вопросов, в частности, то смущение, которое возникает при рассуждении о близости к Богу депрессивных или душевнобольных людей.

Кто я

Отец Вячеслав сказал очень важную вещь: в сердцевине страдания, испытывая боль, можно одновременно испытывать и радость. Но как это так? Быть в депрессии и испытывать радость… Что это за радость такая?

…мне вспоминаются слова Федора Евфимовича: «Любовь всегда пригвождена»… Та, Которую мы называем Присноблаженной, то есть — счастливой, Божия Матерь — видела и пережила страшную смерть Своего Сына. И все же она —Присноблаженная…

Возвращаясь к нам, грешным, земным. Я бы поставила вопрос так: а кто испытывает радость? кто находится в депрессии, кто претерпевает страдания? кто молится, кто взаимодействует с Богом?

Когда мы говорим «у меня болит», «я радуюсь», «я в депрессии», то одним местоимением мы обозначаем очень разные «части себя». К примеру, у меня сейчас есть острое переживание по какому-то поводу, одновременно я, стоя перед вами, волнуюсь о том, что говорю несколько косноязычно, и вместе с тем (может быть!) пребываю в непрестанной молитве. Где же я на самом деле?

Предлагаю ввести метафору, которая поможет понять происходящее: Белоснежка и семь гномов. Белоснежка — хозяйка, или личность, у которой в хозяйстве есть «много чего». Помните диснеевские картинки? Стоит Белоснежка, а вокруг нее — гномы, все очень разные: один озлобленный, другой спит, третий радостно скачет.

И вот мы можем ввести различение: есть я как личность, как субъект, как хозяин, и есть мои гномы. Федор Ефимович называет это «жизненными мирами». Они действительно разные, эти миры, каждый со своей «флорой и фауной».

Возьмем мой вымышленный пример. У меня есть ипостась лектора — это один жизненный мир. И когда я нахожусь перед аудиторией, даже мое тело ведет себя не так, как обычно: появляются лекторские жесты, особая интонация голоса, меняется мимика. Аудитория, культура отношений, определенный язык, писанные и неписанные правила, мои переживания, связанные с лекцией — этот жизненный мир устроен особым образом.

И он не единственный, таких миров у каждого человека много. Может быть, например, мир, где я — мама со своими детьми. Своя «картинка» будет и у мира болезни. Скажем, у меня депрессия, или острое переживание (активация травмы, в психологической терминологии), «проваливаясь» в которое, я перестаю быть собой, и превращаюсь, например, в маленького ребенка, которому страшно и хочется спрятаться. И это тоже отдельный жизненный мир.

Часто я целиком оказываюсь в каком-то переживании страдания, боли, депрессии, или, наоборот, удовольствия, оно завладевает мною. Меня, как субъекта, личности в такой момент нет: какой-то «гном» сел мне на голову, и я уже не хозяйка положения.

И как здесь важно — с этим мы много работаем в психотерапии — поддержать именно личность. Того, у кого есть это множество жизненных миров.

Господи, приди и вмешайся

К вопросу о главном — о нашем общении с Богом, о нашем уповании, о Царстве Небесном. Кто встречается с Богом, кто испытывает радость, находясь в депрессии, кто молится? Личность. Как субъект и хозяин.

Но! Только тогда, когда она действительно — хозяин над всеми своими «гномами». Если мы полностью «проваливаемся» в ту или иную ситуацию, бывает трудно вынырнуть. На наших глазах шоры: мы видим мир только изнутри своего страдания, озлобленности и обиды, словно из пещеры. И не выходим наружу. И очень сложно в этот момент воззвать к Господу.

Но если это удается — ситуация радикально меняется. Если получится хоть краешком своего внимания выйти на уровень личности и спросить себя: «Стоп. Что со мной происходит? Почему я уже два часа кричу на своего ближнего?» — я буду уже более свободен психологически, и, не побоюсь сказать, духовно.

Итак, вступает в общение с Богом именно личность, хозяин или хозяйка своих «жизненных миров».

Но вы спросите: «Как же так? Все мои «жизненные миры» — семейная жизнь, преподавательская практика, — не важны? Я, как супер-аскет, должен все их “обрезать“, от них отказаться? От всей реальности своей жизни? А если нет, что с ней делать?»

Нет, не надо “обрезать“. Я могу позвать Бога в каждую сферу своей жизни. Открывать все двери и говорить: «Господи, меня сейчас охватила боль, депрессия или страх… Приди, пожалуйста, сюда, и сделай что-нибудь, потому что я уже ничего сделать не могу!» Кто это говорит? Личность. Наша «Белоснежка».

Молитва как память о Любимом

Это не моя епархия. Но, как психолог, о молитве я могу кое-что сказать.

Если хотя бы какая-то малюсенькая часть моего внимания остается с Богом, при том, что я большей частью включен в другую, немолитвенную, деятельность, то отчасти это и будет то самое «молитесь непрестанно» апостола Павла.

Аналогия, которая на этот счет часто приводится: влюбленность (в хорошем смысле этого слова). Когда я люблю кого-то, то, даже читая лекцию, отмывая грязную посуду, делая уроки с ребенком, какой-то частью своего сердца я помню о любимом человеком. Вот такой может быть и память о Боге.

И это действительно не может не приносить радости. Что бы ни было, есть Тот, Кого я люблю. Эта радость, к слову, особенно уместна сейчас: мы сидим здесь, но ведь вместе с тем идет Светлая седмица, когда воскресший Христос — совсем близко к нам.

Одновременно испытывая боль и находясь в депрессии, я могу помнить о Боге. «Возрадовася дух мой о Бозе Спасе моем!» (Лк. 1, 47).

Радостное бессилие

Возвращаясь к вопросу о пасхальной радости: можем ли мы что-то сделать, чтобы она нас коснулась?

Когда-то в одной из книг одного священника меня поразила одна важная идея, ее нам нередко не хватает.

Мы любим спрашивать: что я должен сделать? Но чаще, чем мы думаем, бывает важно признать, что вообще-то я ничего не могу. «Без Меня не можете делать НИЧЕГО» (см. Ин. 15, 5). Как так?! Ведь это я должен подвизаться, на лествицу залезать!…

Я процитирую одного христианского автора (о. Жак Филипп, «Время для Бога»): «В молитве важно не то, что делаю я, а то, что делает Бог». Что же от меня требуется? Принести себя со всем своим «богатством» и поставить перед лицом Божиим. Себя, какой я есть. Может быть, хуже, чем мог бы быть. И в том «багаже», который я принесу Богу, возможно, и хорошего-то очень мало — это в каком-то смысле не так важно.

Важно поставить себя перед лицо Божие во всей честности, простоте, обнаженности, правде (не перед голосом своих обвиняющих неврозов поставить). Поставить и попросить: «Ты Сам сейчас войди в мою жизнь». И делать это из раза в раз. Пусть это 25-й Великий Пост в моей жизни, я был уверен, что пройду его, как следует… но все происходит снова также, как год назад. «Господи, приди, и сделай, что нужно!», — сказав так, дальше я… капитулирую. Опускаю оружие. В каком-то смысле опускаю руки, потому что я ничего не могу. И бывает очень важно так «опустить руки».

Если я думаю, что я все же что-то могу (может, мне хотя бы мой 26-й пост «удастся»?), Господь не нарушит моего желания и старания. Но как бывает важно иногда перестать что-то делать для того, чтобы дать действовать Другому.

Есть люди, категорически не умеющие принимать помощь. Они скорее надорвутся, чем согласятся, чтобы ты им помог. Так и мы порой себя ведем с Богом, когда слишком много берем на себя.

Но вы знаете, что первый шаг в работе над любой зависимостью (алкогольной, наркотической или другой) — признание своего бессилия. И необходимости помощи. И удивительным образом, если Господь приходит в дом сердца, каким бы неприбранным он ни был — ад моей души преображается, как преисподняя, когда Христос сошел туда в Великую Субботу.

И тогда радость приходит. Она становится следствием, а не целью. Плоды Духа даются тебе, а ты сам не понимаешь, как и когда это случилось. Но кто может позвать Его в сердце? Только я — личность.

Радость — действительно не наших рук делать. Наше — это позволить Богу действовать.

Марина Филоник

Доверять ли себе

– В контексте сказанного возникает такой вопрос: а может ли христианин доверять себе? Своим чувствам и переживаниям, может ли принимать их? В аскетической христианской традиции, казалось бы, противоположная картина. В «Невидимой брани» Никодима Святогорца есть отдельная глава о том, что человек не должен верить себе, потому что он падшее существо. Как примирить эти два взгляда на человека?

Марина Филоник: Мне кажется, это вопрос больше к отцу Вячеславу, хотя я сразу бы поставила акцент в этом вопросе: кому доверять в себе? Вспомним Белоснежку и ее многочисленных гномов. Так кому из них?

Мой коллега, врач-психотерапевт Бурно Антон Маркович, обращаясь к человеку, находящемуся в депрессии, сказал потрясающую фразу: «Пожалуйста, не думайте, что сейчас у вас — момент истины».

Сейчас тебе плохо. У тебе черные очки на глазах. Конец света. Можно ли доверять этому состоянию? Нет. Надо иметь трезвость и спокойно сказать себе: «У меня сейчас депрессия. Но это не исчерпывает мою личность. Бурно сказал, что это НЕ момент истины. Я верю Бурно!»

Встретил и полюбил ли ты себя

Священник Вячеслав Перевезенцев: Мне кажется, это очень важный вопрос и непростой.

С одной стороны, как жить, если себе не доверять?

Монашеская традиция, опыт отсечения своей воли, доверия старцу, откровение помыслов… Мы что-то про это знаем, но я вас уверяю, понять ее «снаружи» практически невозможно. Это «лаборатория», в ней все не совсем как в жизни. Если мы попытаемся эти условия — «лабораторные» — перенести в жизнь, у нас ничего не получится, и может статься, что за эту попытку нам придется заплатить очень дорогую цену.

Помните знаменитые слова Сократа, написанные на храме Аполлона в Дельфах? «Познай самого себя». Знаем ли мы себя? Не факт. Доверять себе или не доверять… А ты — кто? Встретил ли ты себя? Где ты — когда бьешь тарелки на кухне, или стоишь на остановке? Задача познать себя отнюдь не тривиальна.

Не только Сократ об этом знал. Возьмем Библию и вспомним главную заповедь: «Возлюби Господа Бога твоего всем сердцем твоим и всею душею твоею и всем разумением твоим, и возлюби ближнего своего, как самого себя» (Мф. 22,37,39). Это же на самом деле три заповеди, а не две. Если ты с собой не встретился, если не узнал и не полюбил себя, ты не сможешь полюбить ни ближнего, ни Бога.

Это первый шаг по лестнице. Не поднявшись на первую ступеньку, тебе будет очень трудно вскарабкаться наверх. Это не значит, что есть строго заданная последовательность – я, ближний, Бог — нет, в жизни все сложнее. Но мы не сможем встретиться с Господом, если прежде не встретились с собой! Ни в чем внешнем мы Его не найдем. Об этом сказано у блаженного Августина: «Бог ближе к тебе, чем ты сам к себе».

Так прав Никодим Святогорец или психологи? Здесь нет ответа. Они говорят немножко о разном, но я уверен, что здесь нет противоречий.

Почему святые не говорят о любви

Учит ли любить себя аскетическая традиция? Конечно. Последняя ступень «Лествицы» Иоанна Лествичника — про любовь.

Но это похоже вот на что: вы пришли в больницу. О чем там будет разговор? О болезнях, диагностике, лечении. Это естественно! Но при этом все понимают, что смысл всего лечения в том, что ты должен выздороветь и начать жить полноценно.

В «Лествице» много говорится про болезни человеческой души, но при этом любовь к Богу и любовь Бога к человеку подразумевается, как нечто самоочевидное.

Когда я только пришел в Церковь, одной из моих любимых книжек были «Душеполезные поучения» аввы Дорофея. Но в какой-то момент я стал вчитываться и увидел: там почти ничего нет о любви, о вере. О Евангелии — ни слова! Как же так?! Но потом понял: потому что для них и любовь, и веры были очевидны. Они этим жили, это был их воздух. Зачем про это писать?

Как вот… Недавно Гребенщикова спрашивал Познер: «Вы верите в Бога?» — «Верю ли я в Бога? Нет, конечно! Зачем? Как можно верить в то, что ТАК ОЧЕВИДНО?!»

Так и у древних аскетов. Они пришли в пустыню, потому что у них была и любовь, и радость о Боге! Но, приближаясь к Свету, они видели свою уродливость, зло. Стоя одной ногой в Царстве, они не хотели свою грязь нести туда. Поэтому они и пишут о грехах и их очищении, а о любви даже не говорят.

А нам, видимо, нужно говорить.

Мне встречалась девушка, которая пришла в Церковь, прочитав книгу о мытарствах блаженной Феодоры. Я ее спрашивал: «А ты Евангелие читала?» — «Нет. Зачем?» И вот уже от христианства ничего не остается, кроме адских мук…

Мы очень часто начинаем с тьмы. Но прежде всего должно быть место свету.

Драгоценная немощь

Марина Филоник: Человек может бесконечно «самосовершенствоваться», «разгребать свою тьму» и при этом совсем не приближаться к Богу, но даже идти в противоположную сторону. Почему? Много центрации на себе: я занимаюсь своими неврозами, страстями, проблемами, но при этом не читаю Евангелие и не смотрю на Христа.

Важен, конечно, как минимум — баланс. И важен акцент: смотри не на тьму, а на свет, пусть он прогонит твою тьму. Открой дверь в «пещеру».

К вопросу об акцентах: Петр шел по воде, пока смотрел на Христа. Когда он стал смотреть вокруг, он стал тонуть (см.: Мф. 14, 24-31).

Священник Вячеслав Перевезенцев: Возвращаясь к заданной теме: ответ на вопрос о положительном содержании христианства, как мне представляется, мог бы быть очень простым. В чем положительное? Я бы мог сказать одним словом, даже не одним предложением. Это Христос. И все.

И это не будет уходом от ответа. Это будет попыткой сказать самое главное. Более того, если мы этого не говорим, если мы начинаем говорить какие-то совсем другие слова, я думаю, мы будем говорить не о том.

Человек без смысла — не может быть здоровым

Вопрос от зрителей онлайн трансляции: Вопрос про психологическое здоровье — что это, каковы его признаки и как его достичь?

Марина Филоник: Хотела я уйти от этого вопроса (вздыхает с улыбкой). В психиатрии мы хорошо знаем, что такое болезнь. А вот здоровье…

Но вот что интересно. Если посмотреть, как человек переживает осмысленность своей жизни (это переживание описывает как раз Федор Ефимович Василюк) и «перевернуть» это описание на прямо противоположное, то мы получим в точности, по одной из медицинских классификаций, картину личностного расстройства.

Человек без смысла — не может быть здоровым. Чем выше уровень субъектности, чем более выражена «личность, ставшая во весь рост», тем больше можно говорить о степени психологического здоровья.

Священник Вячеслав Перевезенцев: Мой личный опыт, хотя может быть и не очень большой, позволяет с этим согласиться.

Мне приходилось встречать людей, о которых я мог бы сказать, как о тех, чьи отношения с Богом не совсем обычны (мне не очень нравится это слово, но другого пока не найду — люди высокодуховные): отец Александр Мень, который был моим духовником, владыка Антоний Сурожский, отец Иоанн Крестьянкин, с которыми мне приходилось общаться, Федор Ефимович Василюк — с ним мы дружили… Если бы меня попросили бы назвать самых психически здоровых людей, я бы вспомнил именно их.

С ними было радостно и хорошо, они были светлыми, понимающими, поддерживающими, умными, любопытными — словом, обладали всем, что для меня есть проявление человеческого здоровья. Я думаю, такое совпадение совсем не случайно.

Кроме того, у людей, о которых я говорю, была некая общая черта: очень ясное осознание смысла своей жизни, своей миссии. Так было у отца Александра, так было и у Федора Ефимовича. И когда человек так видит свою жизнь, все в ней выстраивается, все начинает расцветать.

Марина Филоник: В завершение я зачитаю одну цитату Федора Ефимовича о том, как проявляется в человеке наличие смысла, когда смысл есть и жизнь жительствует:

«Это новая ситуация и новое переживание обретенного смысла характеризуется целым ансамблем признаков (…) Человек, во-первых, ощущает общее повышения жизненной энергии, радостное играние в нем (…).

Второе: кроме нового ощущения ему дается в такие минуты и новое мироощущение, общее чувство объективной правды, красоты и благости всего бытия, просвечивающий в каждой мелочи сквозь зло, уродство и поврежденность мира.

Свет правды обнимает и его личную жизнь, вызывая чувство оправданности жизни. Тот же свет проливается и на план предстоящих жизненных действий, давая ощущение ясного пути.

И третье: перед ним встают осмысленные значимые цели и задачи, открываются перспективы деятельности и появляются вдохновение и силы на исполнение этих задач».И напоследок подчеркну эти слова: «сквозь зло, уродство и поврежденность мира». Ни зло, ни поврежденность не исчезают. Радость о Боге — это не наркотическое опьянение, правда жизни остается правдой, но сквозь нее играет жизненный свет.