Эту притчу называют «сердцем Евангелия от Луки» – Евангелия для язычников и для всех обездоленных – о блудном сыне и отце, который превзошел Закон, размышляет Ольга Шульчева-Джарман.
Отец бежал и выглядел смешно, но не стыдился
Ольга Шульчева-Джарман
…И отец блудного сына побежал к нему навстречу.
Часто говорится, что отец, как и все восточные люди, носил длинные одежды (и даже не одну), и поэтому, когда бежал, выглядел смешным для жителей своей деревни, но не стыдился этого – сын был для него важнее мнения окружающих.
Действительно, ситуация, которую яркими мазками рисует Спаситель и передает евангелист Лука, происходит не в безвоздушном пространстве, не вне социума. Отец не живет на одиноком хуторе, он – член деревенской общины, где все друг друга знают и всё друг о друге знают. Это ясно слушателям Иисуса, более того, они словно становятся этими деревенскими жителями, на глазах которых и происходила вся эта история.
У их зажиточного и благочестивого соседа в жизни случилось то, что мы бы назвали «искушение» – один из сыновей не остался в родительском благочестии, решил уехать в крупный город Римской империи, в языческую, нечистую перед Богом, землю. Такое, в самом деле, практиковалось – младшему сыну по Закону Моисееву полагалась одна треть имения (Втор. 21:15-17). Для того, чтобы сводить концы с концами в нищих деревнях Иудеи и Галилеи, это было слишком мало.
Обеспеченным оставался только старший сын. Это было одной из причин того, что некоторые юноши, бежавшие от полунищей жизни и вдобавок тяготившиеся традиционным укладом, покидали навсегда иудейские деревни, где жизнь регламентировали строгие правила Закона, где все жили в напряженном ожидании Мессии, и уезжали в веселую вольницу, надеясь основать свое дело и выбиться из провинциальной нищеты в люди, а если повезет, и в римские граждане. У кого-то получалось, у кого-то нет.
Тогда сын умирал для своего народа
Конечно, для благочестивого отца это было трагедией. Сын, которого он воспитывал в Законе, которого учил праведности, все счел глупыми предрассудками и уехал жить со скверными язычниками.
Он не просто огорчил отца, не просто осмеял его отцовские чувства – так, как мы воспринимаем это теперь. Он добровольно решил жить с людьми, однозначно отверженными Богом. Эти люди были даже не-людьми перед Богом – и поэтому набожные люди называли их «псами» или язычниками.
Общение с такими людьми делало человека ритуально нечистым – он не мог выполнять Божии предписания, не мог являться с жертвой в Храм Иерусалимский, не мог соблюдать все те установления Закона, которые и делали его чадом Авраама. Кстати, именно по этой причине – невозможности соблюдать свои религиозные установления во время службы в римской армии – иудеи были освобождены от этой повинности, возмещая римскому государству определенную денежную сумму. Римляне были мудрыми правителями, они умели находить общий язык с народами своей империи и поддерживать огромное государство в порядке и без мятежей не только жестокими военными способами.
Итак, ушедший на заработки в языческий город сын умирал для своего народа, для своего отца и для Бога. Это было ясно и несчастному отцу, и соседям.
В глазах соседей статус отца как благочестивого человека тоже падал. Иметь сына, ставшего псом и язычником, решившего добровольно отпасть от «общества Израилева», – незавидная доля. Не оскверняет ли такой отец своим присутствием всю благочестивую деревню? Можно ли теперь заходить к нему в дом, или, как первосвященники, боясь осквернения, беседовать с улицы – как с Пилатом?
Ну конечно, с отцом общаться можно. Ведь, во-первых, «сын не понесет вины отца и отец не понесет вины сына» (Иез. 18:20) как сказал пророк, а во-вторых, сын этот – отрезанный ломоть: «Душа согрешающая, она умрет» – в том же стихе говорит пророк Иезекииль.
Кроме того, отец не остался бездетным. Есть же и второй, очень благочестивый, сын. Он старший, ему остается все имение (то есть оставшиеся две трети), он соблюдает Закон, он блюдет все, что блюдет и отец его.
История сохранила для нас молитву одного благочестивого отца.
«Я благодарю Тебя, Господи, Боже мой, за то, что… я бегу к жизни мира грядущего, а они – в преисподнюю… Если в мире только два праведных человека, то они – я и мой сын, если же в мире всего только один праведный, то это – я!»
Такой скверны не может выдержать земля
И вот сын возвращается. Нечистый, пес, отверженный – он словно несет на себе всю тяжесть безбожного языческого мира, всю ее грязь. Он сломлен этой ношей. Он осквернен настолько, что такой скверны не может выдержать земля – и на что он пришел сюда, в свою деревню, принеся с собою то проклятие, что на нем?
Ведь он питался даже не просто мясом свиным, страшным в своей безбожной нечистоте – он умудрился сделать еще хуже. Он питался вместе со свиньями за одним столом! И блудницы – это не просто какие-то гетеры, не девки из лупанария. Те блудницы, с которыми он промотал имущество, – это библейский образ совращения в отпадение от Бога, уклонение от Премудрости Божией и впадение в безумие и мерзость язычества.
Вся деревня смотрела – что будет делать отец. Такого нечестивого должно истребить. Ему не должно жить по Закону. Но все-таки даже в нашей благочестивой деревне уголовное право – это римский закон, по нему судят за убийство, и без ведома проклятых римлян нельзя очистить земли от мерзости и скверны в очах Божиих. Поэтому один мудрый и благочестивый отец из притчи того времени посылает сказать сыну – «Ты избрал жизнь свинскую, к свиньям и уходи». Но здесь отец никого не посылает.
…И отец блудного сына побежал к нему навстречу.
Все затаили дыхание – «вот она, настоящая ревность по имени Божиему! а я – я смог бы так?»
Отец, как и всякий восточный мужчина, прежде чем совершать физический труд или, например, бежать, препоясывался. При этом он поднимал длинные полы своей одежды и закреплял их на поясе. И в таком виде, обнаженный выше колен, мог идти за плугом или бежать с мечом в руке.
Так и делали зилоты, которые истребляли грешников-коллаборационистов с лица земли – чтобы те ее не оскверняли и не отодвигали все дальше и дальше царство долгожданного Мессии.
Зилоты считались преступниками, «разбойниками», и римляне их казнили, если захватывали.
И вот теперь, – кто бы мог подумать! – пожилой зажиточный селянин в образе зилота, в образе воина священной войны Яхве бежит сам к сыну своему – чтобы убить и спасти землю от осквернения. Вот вершина ревности, вот вершина исполнения Закона! Он не думает, что его накажет за это языческая власть, он думает только о Боге Израилеве!
«…сделали себе литого тельца и поклонились ему, и принесли ему жертвы и сказали: «вот бог твой, Израиль!»… И стал Моисей в воротах стана и сказал: кто Господень, (иди) ко мне! И собрались к нему все сыны Левиины. И он сказал им: так говорит Господь Бог Израилев: возложите каждый свой меч на бедро свое, пройдите по стану от ворот до ворот и обратно, и убивайте каждый брата своего, каждый друга своего, каждый ближнего своего. И сделали сыны Левиины по слову Моисея: и пало в тот день из народа около трех тысяч человек. Ибо Моисей сказал (им): сегодня посвятите руки ваши Господу, каждый в сыне своем и брате своем, да ниспошлет Он вам сегодня благословение» (Исх. 32: 8,26-29).
И сын видит бегущего к нему отца, обнаженного снизу по колени и неумолимо несущего ему смерть.
Но для отца ничего не значат соседи
Почему он не убегает? Ведь он молод и силен, а отец стар. Почему не спасает свою жизнь? Почему начинает речь – словно Исаак в простоте, когда тот удивлялся, что есть огонь и дрова, а где же агнец для всесожжения (Быт. 22:7)? Словно не его бежит убивать отец… Но – ведь отец побежал, потому что – сжалился… Этого не поняли соседи. Для них бегущий отец – это смертоносный воин священной войны, носитель праведного гнева Божия, сам этот гнев, который сейчас обрушится на того, кто до последнего предела пропитался грехом мира сего и сам стал проклятым, сам стал проклятием…
Итак по вере, чтобы [было] по милости… (Рим. 4:16).
Не знает ли сын отца гораздо глубже, чем все односельчане, среди которых живет этот благочестивый старик? И он не бежит. Он тоже знает, что по Закону отец властен над ним совершить. Он стоит, ожидая смерти – или иного? Он словно знает что-то великое, он знает, что отец может сделать нечто, превосходящее все ожидания – в том числе и его ожидания.
И отец «пал ему на шею и целовал его» (Лк. 15:20).
Он тоже осквернился! Значит, не обнажение воина священной войны это было, а… что же? Разделение проклятия вместе с сыном? По слову пророка – отец стал нечистым и срамным еще по дороге, еще до объятий и поцелуев, данных сыну-нечестивцу? И знаком этого было его обнажение?
«Я подыму края риз твоих… и явится срамота твоя (Иер. 13:22,26).
Сын словно предупреждает его – ему страшно от такой милости: «Отче! я согрешил против неба и пред тобою и уже недостоин называться сыном твоим» (Лк. 15:21).
Но отца это не тревожит, он исполнил Закон, он превзошел Закон. Закон написан у него в сердце, он – словно живая Тора сам. И кто его осудит?
Для него ничего не значат соседи, для него ничего не значат слушатели. Он повелевает – принесите одежду, перстень, обувь, устройте пир!
Полноте, да кто же этот отец?
+++
Для слушателей Иисуса сюжет притчи об отце и сыновьях был знаком, очень знаком. Эту притчу пересказывали по-разному. И волновала слушателей эта притча потому, что она была притчей об Израиле и о Боге Израилеве. Ведь написано – «так говорит Господь: Израиль [есть] сын Мой, первенец Мой» (Исх. 4:22). Но сын-Израиль нарушил Завет, осквернил землю, данную ему Богом, после чего разрушились, как казалось, все обетования – он был угнан в вавилонский плен. И даже по возвращении не было восстановления правды Божией, не было торжества Царства Божия посреди Израиля. Грехи Израиля были так велики, что мешали явиться, как казалось, Божией правде. И в этом был и великий соблазн, и великая скорбь.
Каждый набожный израильтянин хотел приблизить Царство, дать правде Божией явиться – и поэтому соблюдал Закон (либо оставаясь среди поселений и городов, как фарисеи, либо уходя в отшельничество, как ессеи, либо беря в руки оружие и убивая псов-язычников и им подобных – как зилоты). Но цель у всех многочисленных групп ревнителей Закона была одна – остановить осквернение и творение греха пред очами Божиими.
До нас дошли разные варианты этой притчи времен Христа. В одной из них отец, то есть Бог, милостиво принимает сына – под ним подразумеваются потерянные среди язычников колена Израилевы, но никак не язычники сами. Другая притча еще более однозначна – отец говорит сыну: «Ты избрал жизнь свиней, так и ступай же к ним!» Оскверненному нет места в Царствии Божием. Вне Царства будут и язычники, и из иудеев грешники. Внутри – только праведники, такие, как сын, что не нарушал волю отца.
И этот знакомый слушателям сюжет пересказывает Спаситель мира.
И все в нем перевернуто.
Израиль блудный и скверный, пропитанный скверной и своей, и языческой (ведь все согрешили – и иудеи, и язычники – Рим. 3:23) возвращается в дом свой.
Его встречает отец и, нарушая Закон Моисеев, радостно приветствует его, целует и обнимает – оскверняясь с ним. Так что же, вы и отца осудите? Ведь это – не просто отец человеческий.
Это – Тот, Кто дал Моисею Закон.
И не соседям-ревнителям благочестия диктовать Ему, как принимать проклятого и отверженного. Нет над Отцом власти. Он стоит, возвышаясь и давая ликующие возгласы-приказания.
И – сын становится истинным сыном Его, сыном Авраамовым, сонаследником, любимцем, правящим всем домом Его с Ним – перстень, знак власти, дан ему…
Посему и Бог превознес Его и дал Ему имя выше всякого имени, дабы пред именем Иисуса преклонилось всякое колено небесных, земных и преисподних, и всякий язык исповедал, что Господь Иисус Христос в славу Бога Отца (Флп. 2:9-11).
Упрекали Иисуса, что Он ест и пьет с мытарями и грешниками. Но Он был с ними, потому что Отец послал Его благовествовать лето Господне и оставление грехов.
И Он – тот единственный Израиль, в котором льсти нет, который вернулся к Отцу, полный проклятия и греха, что возложил на Его плечи Крест. Ибо «проклят всякий, висящий на древе» (Втор. 27:26).
Виталий Графов. Несение Креста. 2013 г.
Сторонний взгляд видел в Его поведении до Креста непозволительный «скандал», «искушение» – но еще более усилился этот «скандал» Крестом. И никто не думал, что это Он, один, приведет весь Израиль к Богу. Ибо Он – есть Израиль Новый. Он – Раб Божий.
«Он взял на Себя наши немощи, и понес наши болезни; а мы думали, что Он был поражаем, наказуем и уничижен Богом. Но Он изъязвлен был за грехи наши и мучим за беззакония наши; наказание мира нашего было на Нем, и ранами Его мы исцелились. Все мы блуждали как овцы, совратились каждый на свою дорогу; и Господь возложил на Него грехи всех нас» (Ис. 53:4-6).
Христос убивает в Себе смертоносный грех и умирает Сам, в последней солидарности с последним грешником на земле, приняв осознанно, с жаждой, чужой удар и чужую судьбу, предназначенную не Ему…
Иисус, Сын Божий, Сын Человеческий – Тот, кто не знал греха и кого Бог-Отец «соделал грехом» (2 Кор. 5:21).
И это страшное и сложное место не всегда решаются переводить дословно.
«Не Знавшего греха Он соделал грехом вместо нас, чтобы мы стали праведностью Божией в Нем» (пер еп. Кассиана); ЦСЛ – «Не ведевшего бо греха по нас грех сотвори, да мы будем правда Божия о Нем»
«Он грехи наши Сам вознес телом Своим на древо, дабы мы, избавившись от грехов, жили для правды: ранами Его вы исцелились» (1 Петра 2:24).
Этот оттенок смысла притчи о блудном сыне всегда таинственно угадывался православными толкователями. Он даже вошел в православную гимнографию. Ведь тот пир, на который отец в притче – Сам Бог Израилев! – созывает всех, это и есть образ Царства на языке Священного Писания. Но пир немыслим без заклания тельца.
Познаим, братие, таинства силу, / от греха бо ко отеческому дому востекшаго блуднаго сына / преблагий отец предустрет лобзает, / и паки своея славы познание дарует: / и таинственное вышним совершает веселие, / закалая тельца упитаннаго, / да мы достойно сожительствуем, / заклавшему же человеколюбному Отцу и славному заколению, / Спасу душ наших.
Познаем, братия, таинства силу, / ибо от греха ко отеческому очагу возвратившегося блудного сына / преблагой Отец, навстречу выйдя, обнимает, / и вновь познание своей славы дарует; / и таинственное для горних Сил совершает веселие, / закалывая тельца упитанного, / дабы мы достойно проводили жизнь / с Заклавшим – человеколюбивым Отцом, / и славною Жертвою – Спасителем душ наших.
Неделя о блудном сыне.
Стихиры на Господи воззвах, глас 1;
перевод на русский язык о. Амвросия (Тимрота)
В кульминации притчи прикровенно сияет Жертва. И не стоит ее сводить к западному юридическому толкованию «удовлетворения за грехи». Иначе Христос, Христова жертва станет подобием разменной монеты, с помощью которой выясняют отношения отец и блудный сын.
Сын был мертв и ожил – да, это справедливо по отношению и к кающемуся грешнику, и к восстановленному народу Божиему, Новому Израилю, Церкви.
Но – жертва тельца напоминает снова о жертве Сына – Он был мертв, Он стал Жертвой за мир – и именно потому Он жив, потому Бог не потерпел видеть Его среди мертвых. Сын Божий воскрес из мертвых, и всякое проклятие истреблено, потому что оно убито в Нем самом.
Неслучайно друг и со-таинник апостола язычников Павла – апостол и евангелист Лука – выбирает образ тельца. Этот образ близок к сердцу эллина. Жертва тельца, отраженная в знаменитой древней статуе «Мосхофор», где человек, несущий жертвенного тельца, и сам телец настолько схожи, настолько слиты воедино, что и у тельца – человеческий лик. Телец стал и символом третьего евангелиста…
Телец Упитанный, никто же да изыдет алчай! (Пасхальное Слово Златоуста).
…Авраам с Исааком восходили на гору Мориа. Исаак, первенец, но формально младший сын (формально старшим был сын Агари, Исмаил), должен был быть принесен в жертву. Образом его жертвы пред Богом становится агнец. Исаак же до конца знаменован отсветом этой жертвы на горе Мориа… Но имя Исаак – означает смех радости. Он сам – радость.
Не случайно три притчи об обретении пропажи – драхме, овце и блудном сыне – называют «притчами радости».
И радость царит в доме отца. Там все «начали веселиться» (Лк. 15:24).
«…преблагой Отец, навстречу выйдя, обнимает, и вновь познание Своей славы дарует; и таинственное для горних Сил совершает веселие».
Отверженный стал любимым сыном, равным по достоинству с отцом – у него одежда отца и перстень отца, повелителя всего имения, всего мира.
Как же так – младший сын получил право первородства?
Но Христос всегда его имел.
«Братья, пусть ваши помышления будут такими, какие и подобает иметь тем, кто во Христе Иисусе. Он, живя жизнью Бога, не мыслил, как о добыче, быть равным Богу. Но все, чем владел, отдал Он, жизнь раба приняв, став подобен людям. И облик принявший человека, Он себя смирил, став послушным до смерти – даже до смерти крестной. Потому и Бог Его выше всех возвысил и даровал Ему Имя выше всякого имени, чтобы пред именем Иисуса преклонилось всякое колено небесных и земных и преисподних, и всякий язык исповедал: Иисус Христос – Господь! – во славу Бога Отца» (Флп. 2:5-11. Перевод архим. Ианнуария (Ивлиева).
Христос идет с блудным сыном к Отцу. Не только в виде бессловесной жертвы Тельца участвует Он в Таинстве Обращения. Он – вместе с погибающим.
Он умирает вне стана, вне повеления, вне города. Там встречает Его Отец – на Кресте.
Распятие. Е. С. Сорокин. 1873 г.
«Христос умер на кресте для того, чтобы с нами разделить самое трагическое последствие нашего отступления, нашего отпадения от полноты общения с Богом. Он умер, потому что только смерть может выразить в предельном смысле, до предела любовь, себя отдающую для другого. Но мы не всегда готовы пожертвовать жизнью. И Бог, Который является самой Жизнью, для того чтобы мы не потеряли ее навсегда, пожертвовал Своей жизнью.
Он согласился с нами разделить не только нашу смерть, но самое страшное условие этой смерти; пригвожденный на кресте Христос воскликнул: “Боже Мой, Боже Мой, зачем Ты Меня оставил?” Бог Его не оставлял; Христос в глубинах Своего Божества и даже Своего человечества, – нет, не терял Бога, но Он в Своем сознании вдруг соединился со всем человеческим миром, даже со всей тварью, на которую легло проклятие смерти из-за нашего падения, и это закрыло Ему Его человеческое сознание Его Божественной вечности. Он принял на Себя не только вещественную смерть, Он принял на Себя ужас потери вечной жизни, потери самой жизни с Богом», – пишет митрополит Сурожский Антоний.
И вот, блудный сын, который не мог называться никоим образом чадом Авраама, становится не просто чадом – становится Новым Исааком. Потому что во Христе милость Божия изливается на весь мир. И Христос воссел рядом со Отцом, и пришло Царство Божие.
Итак по вере, чтобы [было] по милости, дабы обетование было непреложно для всех, не только по закону, но и по вере потомков Авраама, который есть отец всем нам… пред Богом, Которому он поверил, животворящим мертвых и называющим несуществующее, как существующее (Рим. 4:16).
Животворящий мертвых Бог. Сын Его был мертв и ожил.
«Ибо написано: Авраам имел двух сынов, одного от рабы, а другого от свободной… Это два завета: один от горы Синайской, рождающий в рабство, который есть Агарь, ибо Агарь означает гору Синай в Аравии и соответствует нынешнему Иерусалиму, потому что он с детьми своими в рабстве. А вышний Иерусалим свободен: он – матерь всем нам… Мы, братия, дети обетования по Исааку (Гал. 4:22-26).
Получается, послушный сын, то есть фарисеи и прочие мнящие себя праведниками и исполнителями Закона, рождены не от свободной? Они – не Исаак, а Исмаил? Они – вовсе не старший сын, не первенец по обетованию? Это скандал, это страшный соблазн!
Но разве не полно все Писание сюжетами перехода первородства?
Во Христе «Невозлюбленная» – грешная языческая дева-Церковь стала возлюбленной (Осия 2:23 и Рим. 9:25).
И совершенно иным смыслом наполняются строгие слова Закона о первородстве.
Если у кого будут две жены – одна любимая, а другая нелюбимая, и как любимая, так и нелюбимая родят ему сыновей, и первенцем будет сын нелюбимой, то, при разделе сыновьям своим имения своего, он не может сыну жены любимой дать первенство пред первородным сыном нелюбимой; но первенцем должен признать сына нелюбимой [и] дать ему двойную часть из всего, что у него найдется, ибо он есть начаток силы его, ему принадлежит право первородства (Втор. 21:15-17).
Сын нелюбимой, невозлюбленной – «он есть начаток силы его, ему принадлежит право первородства». Язычник и грешник, отпавший от Израиля по плоти, входит в Царство с Первенцем-Христом. И в этом – полнота Закона.
«Меньший – больше в Царствии Небесном» (Мф. 11:11). Христос выше, чем все учителя, приходившие до Него.
Иисус Христос, Сын Человеческий, Сын Божий.
Не Тот ли, кто ел и пил с мытарями-свиньями и грешниками-псами?
Не Тот ли, который разорил субботу?
Не Тот ли, который нарушил весь Закон за год Своей проповеди?
Не тот ли, который стал Проклятым, висящим на древе – потому что Он взял грех мира на Себя, «стал за нас грехом»?
Не ведевшаго бо греха по нас грех сотвори, да мы будем правда Божия о Нем (2 Кор. 5:17).
«Бог упал, а человек восстал» – так емко описывали это Отцы. Грех, отпадение человека от Бога и Его жизни, не могут помешать явлению Божией правды, явлению Царства Бога Живого – того Царства, той жизни божественной для человека, что обещана ему Богом и для чего человек Богом и создан.
Какой вызов был брошен слушающим проповедь Иисуса Христа! Он говорил, что в Его грядущей смерти Бог примет Его, не оставит среди мертвых – и с ним не оставит всякого такого блудного сына, нечистого, проклятого, обреченного на вечную смерть.
Не случайно на иконах отец изображен не как старец, но как Иисус Христос, Воскресший. Бог только во Христе и Христом принимает согрешивших, не знающих Его… Христос, Истинный Бог наш – Он, только Он, принес спасение и Царствие Божие.
Но ведь и старшему сыну открыт путь на пир. Он просто не хочет туда войти. Его возмущает присутствие проклятого – а ныне равного отцу. Отец зовет его, старший сын оскорбляет и упрекает отца.
«Ты не дал мне козленка!» – неужели в этом вина отца?
Ведь кровь как козла (Евр. 9:11-12), так и других жертв не может очистить человека, не может приблизить его к Богу. Поэтому Бог зовет старшего сына, пребывающего в рабстве, на пир Царства.
Старший сын упрекает отца за то, что ему не дали даже козленка повеселиться, совершить пир. Но пир может быть только один. Жертва козлов и тельцов вообще не приносит пира Царствия.
Царство пришло – войди!
Радуйся, что брат был мертв – и ожил!
Слова Христа – «блажен, кто не соблазнится обо Мне» (Мф. 11:6) буквально означают – «блажен тот, у кого Я не вызываю негодования». Блажен – это значит «имеет часть в Царствии Божием».
«…без Отца из Тебе вочеловечитися благоволивый Бог: да Свой паки обновит образ, истлевший страстьми, ко Отцу принесет и спасет мир Христос» (Богородичен, глас 4).
Тот, кого не возмущает безграничная милость Христова, близок Ему и сядет с Ним на пиру Царствия.
И ничего уже не будет проклятого; но престол Бога и Агнца будет в нем, и рабы Его будут служить Ему (Откр. 22:1-3).
И не будет ничего проклятого на земле. Вся земля станет Царством Божиим. И не потому, что зилоты истребят всех грешников, но потому, что «был мертв и се, жив во веки веков, аминь» Сын Божий (Откр. 1:18).
Он грехи наши Сам вознес телом Своим на древо, дабы мы, избавившись от грехов, жили для правды: ранами Его вы исцелились (1 Петра 2:24).
«Но задумаемся на миг о солидарности Христа. Как далеко она идет? Кого она обнимает? Кого она охватывает? Кем она овладевает, чтобы спасти его? Когда мы думаем о человечестве Христа, мы постоянно говорим: да, Он уподобился нам, Он родился, рос, Он испытывал голод и жажду, Он уставал, Его окружала любовь и ненависть; Он отзывался радостью или горем – и в конечном итоге Он умер… И нам порой кажется, что высшее проявление этой солидарности – Его смерть. На самом деле эта предельная солидарность включает нечто еще большее.
Вы, наверное, помните, как апостол Павел нам говорит, что смерть – расплата за грех: грех как разделенность от Бога. Смерть – результат этой разделенности; никто не может умереть, если не познал эту разделенность. И предельная трагедия, высшая трагедия, благодаря которой мы можем благоговеть перед нашим Богом и уважать Его, в том, что ради того, чтобы разделить нашу судьбу, Он принял даже и это. Вспомните крик, который Он испустил на Кресте, самый трагичный вопль Истории: «Боже Мой! Боже Мой! Зачем Ты Меня оставил?» В Нем как бы померкло сознание Его Божества, и в этом «метафизическом обмороке» Сын Человеческий разделяет ужасную судьбу человека, который потерял Бога и от этого умирает; Он остался без Бога…
Ту же мысль мы выражаем уже не словами Евангелия, а в терминах Апостольского Символа веры, когда говорим, что Христос «сошел в ад». Ад, о котором идет речь, не дантовское место мучений; это более ужасный ад Ветхого Завета, шеол, место, где Бога нет, место радикального Его отсутствия…
Да, Христос потерял Бога из солидарности с человеком — и Он сходит туда, куда сходят все люди: в окончательную и полную пустоту разлученности. Он сходит туда как человек, но вместе со Своим человечеством вносит туда полноту Божественного присутствия; и ада, как его понимал древний Израиль, больше нет. И тогда мы можем понять, что означает эта солидарность: Он согласился принять на Себя, подъять, усвоить Себе не только физическую смерть, но глубинную причину этой смерти, а именно потерю Бога; можно было бы сказать, употребляя слово в его этимологическом значении, – атеизм, безбожие…
Видите, как далеко идет эта солидарность: не только Бог соединяется с человеком, не только Он не делает различия между добрыми и злыми – теми, кого общество принимает и кого оно отбрасывает, – Он соглашается усвоить Себе сердцевину человеческого ужаса, отсутствие Бога, чтобы быть с нами в самой глубине этого отсутствия. Он не только в сердцевине Истории, Он в сердцевине клятвы… И слова, за сотни лет до того написанные автором псалмов: Куда убегу от лица Твоего? На небесах престол Твой; в ад ли? но и там Ты еси… – для древних евреев звучали невозможностью, потому что для них шеол именно означал «место, где Бога нет» – как может Он быть там, где Его нет?.. И вот Он там: как Человек, Он принял отсутствие, как Бог, Он уничтожил это отсутствие».
Антоний, митрополит Сурожский,
«Может ли еще молиться современный человек»
+++
Ветром бурным ворота срывать –
так только Он приходит, спасая,
горы круша
и кедры ломая –
вниз –
к уже не могущим звать,
тем, кто вдали –
позабыт или брошен,
тем, кто вблизи –
и смертельно устал…Вниз! –
где неслыханно Имя Божие.
В ризе
дивней горного льна,
Он –
сошедший в забвения бездну
и испытавший ее до дна –
древом Креста – не жезлом железным –
Тот же – все Тот же –
едина черта,
йота едина,
Очи – к очам –
Вынесет,
вызволит –
Драхма, –
Овча, –
Чадо, –
Видишь? –
Ладоней Его
начертанье…