За что Христос упрекнул Богородицу

Все-таки мы, православные – странные. И многие праздники наши – странные. Взять хотя бы те, что посвящены Кресту, затем все памяти святых, страдальчески скончавших свой земной путь, в особенности, посвященные их убийству, как, например, Усекновение главы Иоанна Предтечи – все они странные, чуждые миру сему с его культом успешности и страстным желанием жить как можно дольше, по возможности, безболезненно и обязательно «в кайф». Что это за праздник, если от мысленного прикосновения к его историческому поводу – мороз по коже или скорбь?

Матерь человеческая

Вот и Успение Пресвятой Богородицы: что мы празднуем? Если отрешиться от вскоре произошедшего ее телесного взятия на небо, конкретно под фактом «успения» – что мы понимаем? А по факту – это смерть: одно из последствий грехопадения наших прародителей. Но имеет ли что-то, хотя бы косвенно связанное с грехом, отношение к Деве Марии? Она ведь почитается нами больше Херувимов и прославляется безо всякого сравнения выше Серафимов – какое тут еще наследие грехопадения? А вот представьте себе, да…

И тут мы расходимся с католиками, которые мыслят о ней, как об изъятой из наследуемой порчи первородного греха при ее зачатии Анной от Иоакима (именно это механистическое выведение Пречистой из общего потока и называется в католической догматике «непорочным зачатием», а не бессеменное зачатие Богородицей Сына Человеческого). Как пишет известный православный богослов русского зарубежья В.Н. Лосский, «определение „привилегия, дарованная Пресвятой Деве ввиду будущей заслуги Ее Сына“ противно духу православного христианства».

Есть два нюанса, на которые в связи с этим хотелось бы обратить внимание: один – в Ее ответе Архангелу Гавриилу, другой в Ее гимне Господу, который мы слышим на каждой утрене.

Ответ Богородицы Архангелу – это один из важнейших ключевых моментов в истории спасения рода человеческого.

Ведь Благовещение – не односторонний акт, не монолог. Архангел возвещает Деве волю Божию об ее избрании, а не ставит перед свершившимся фактом зачатия от Духа.

Это диалог, завершающийся Ее свободным волеизъявлением: «се, Раба Господня; да будет Мне по слову твоему» (Лк. 1: 38). И только после этого происходит возвещенное Архангельским гласом Воплощение.

Эту мысль оттеняет в своем размышлении о Благовещении средневековый византийский богослов Николай Кавасила, говоря: «Благовещение было не только подвигом Отца, Его Силы и Его Духа, но также и подвигом воли и веры Пресвятой Девы. Без согласия Пренепорочной, без участия Ее веры это намерение было бы столь же неосуществимо, как и без вмешательства Самих трех Божественных Лиц. Только лишь после того, как Бог Ее научил и убедил, Он Ее берет Себе в Матери и заимствует у Нее плоть, которую Она желает Ему предоставить. Точно так же, как Он добровольно воплощался, желал Он, чтобы и Матерь Его свободно и по Своему полному желанию Его родила».

Другой момент, на который следует обратить внимание в контексте вопроса о непорочном зачатии – это слова Богородицы: «возрадовался дух Мой о Боге, Спасителе Моем» (Лк. 1: 47). Тот, Которого она носит под сердцем – Спаситель не только всего остального человечества, но и ее самой.

Свт. Игнатий Брянчанинов в «Аскетической проповеди» пишет: «Богоматерь исповедует…, что рожденный ею Бог есть вместе и ее Спаситель. Если же Бог есть ее Спаситель, то она зачата и рождена во грехе по общему закону падшего человечества. <…> Признание Бога… Спасителем есть вместе признание… своей собственной погибели. Зачалась и родилась Дева Мария в погибели, в падении, в узах вечной смерти и греха, родилась в состоянии, общем всему человеческому роду». (На всякий случай уточняю: выражение «быть зачатым и рожденным во грехе» – не имеет отношения к естественному способу продолжения рода как таковому, но означает лишь то, что зачинается и рождается человек в состоянии падения, которое начинает преодолеваться им, когда он воссоединяется с Богом в таинстве Крещения, смывающем первородный грех, унаследованный через родителей.)

За века почитания Божией Матери, за время накопления многими-многими христианами индивидуального опыта Ее помощи в скорбях и бедах, мы настолько привыкли к тому, что Она превыше всех Небесных воинств – их Взбранная (непобедимая) Воевода, нам стало так естественно обращаться к Ней со словами: «Не имамы иныя помощи, не имамы иныя надежды, разве Тебе, Владычице», что мы невольно упускаем из внимания аспект Ее человечности, и связанной с ним немощи, которую она преодолевала в течение всей земной жизни.

В святоотеческих толкованиях на Евангелия мы находим немало указаний на это. Например, свт. Иоанн Златоуст, комментируя чудо в Кане Галилейской, говорит: «Она хотела и гостям угодить, и Себя прославить чрез Сына. Может быть, Она при этом имела в мыслях что-либо человеческое, подобно Его братьям, которые говорили: яви Себе мирови (Ин. 7: 4), желая приобрести и себе славу Его чудесами. <…> Они в то время еще не имели о Нем надлежащего понятия; а Его Мать, по той причине, что родила Его, хотела приказывать Ему во всем, по обычаю всех матерей. <…>

Вот почему и Христос тогда сделал упрек Матери, сказав: что Мне и Тебе, Жено, внушая Ей на будущее время не делать ничего подобного. Имел Он попечение и о чести Матери, но гораздо более о Ее душевном спасении и о благе людей, для чего и плотию облекся. <…> Ответ Спасителя Матери выражал не отвержение Матери, а то, что Ей нимало не принесло бы пользы и самое рождение Его, если бы Она Сама не имела великой добродетели и веры».

Сказанное свт. Иоанном нисколько не принижает достоинство Богородицы.

Напротив, естественные немощи лишь оттеняют в человеке добродетель, тогда как вылизанный идеализированный портрет всегда искусственен, а потому подозрителен, лжив и мертв.

Божия Матерь жила все годы после Вознесения Господня в ожидании встречи с Ним, в стремлении к Нему, молясь о своем преставлении от земли. Но ей не был чужд естественный страх. Правда, речь не о страхе прекращения животного существования, из-за которого многие люди впадают в панику. Как пишет свт. Димитрий Ростовский, Она «молила Господа… о том, чтобы в час кончины Своей Ей не видеть князя тьмы и ужасных слуг его, но чтобы Сам Сын Ее и Бог, исполняя Свое обещание, пришел и принял Ее душу в Свои святые руки». Так оно и произошло: «…и прият Христос девства Своея Матере сосуд». Поэтому на иконе Успения мы видим у смертного одра Пречистой Ее Сына как бы с запеленатым младенцем на руках – это символичное изображение души Приснодевы.

Радость, которую никто не отнимет

Узнав о дне Своей кончины, Она сообщает о нем сначала усыновленному апостолу Иоанну, затем домашним, и вскоре об этом узнали все христиане в окрестностях Иерусалима. Как они могли воспринять эту весть? Каково им было осознать, что вскоре среди них не станет Той, о чья жизнь и сам облик неизменно прославляли Бога, чья душа Его «величала» в том смысле, в котором это понимает блж. Феофилакт, объясняющий, что «величает Бога тот, кто ходит достойно Бога… чрез совершение великих и небесных деяний». А «великие и небесные деяния» очень просты. Они велики и небесны по своей ценности и по направленности к Богу, а сами по себе обычны.

Чем величала Господа Приснодева после того, как родила Его? Казалось бы, ничего исключительно «великого» и «небесного», если судить по описанию ее современников, которое приводит нам сщмч. Игнатий Богоносец: «Она в гонениях и бедах всегда бывала весела, в нуждах и нищете не огорчалась, на оскорбляющих Ее не гневалась, но даже благодетельствовала им. Была кроткой в благополучии, милостивой к бедным и помогала им во всяком добром деле». Ничего сверхъестественного, правда?..

Но, кто хотя бы пробовал, каково это – последовательно и неизменно, вопреки всем превратностям, хранить себя в таком состоянии души – тот понимает, что это самое настоящее чудо торжества духа. Но духа не в смысле силы воли. Радость духа – плод величания Господа хождением души пред Ним, т.е. жизнью по духу, поэтому «прежде душа величает Господа, потом дух радуется». И Богородица была для Иерусалимской общины таким светоносным столпом духовной радости, освещающей и согревающей.

Каково же было Иерусалимской Церкви, узнав о приблизившейся Ее кончине, осознать, что вот-вот у них не станет этого источника небесного света и тепла? Но Пречистая утешила оплакивавших не столько Ее, сколько себя, свое сиротство, сказав, что не только их не оставит, но и обо всем мире будет заботится еще и с большим дерзновением, чем раньше, ставши теперь, как пишет свт. Димитрий Ростовский, «ближе к Божию престолу, лицом к лицу взирая на Сына Своего и Бога, и беседуя с Ним уста к устам».

Этим торжеством целеустремленного преставления Божией Матери от земли к небесам проникнуто все богослужение Успения.

И само Ее погребение проходило в сочетании естественной скорби расставания с поддерживаемой непрестанным ангельским пением и чудесами исцелений благодатной радостью торжества вечной жизни. В седальне на утрени есть такие слова: «В рождеcтве твоeм зачaтие безсеменное, во успeнии твоeм мeртвость нетленная». Это не просто художественная игра слов на противопоставлении, но поэтическое выражение парадоксальности богооткровенной истины.

Апологет III в. Тертуллиан сказал: «Будет явно неразумно, если мы станем судить о Боге, руководствуясь нашим здравым смыслом». И так во всем: все христианство, все вероучение и заповедуемый образ жизни – все проникнуто этой странной парадоксальностью, противоречием устоявшимся рациональным конструкциям, сочетанием несочетаемого и странным согласием противоречивого в силу какого-то глубинного смыслового единства, не вписывающегося в прокрустово ложе голого рассудка.

А благодаря самому странному из апостолов – св. Фоме – мы знаем, что Богородицу «гроб и умерщвлeние не удержaста». Промыслом Божиим ему суждено было опоздать, из-за чего он не смог вместе с другими учениками Христовыми проститься с Пречистой, поэтому, когда он прибыл на третий день, специально для него отвалили камень от пещеры, в которой Она была похоронена, и обнаружили только погребальную пелену…

Иностранная вера

Странная наша вера. Все как-то непросто, все в противоречиях. В тропаре и кондаке праздника сохранение Богородицей девства в родах сопоставляется с успением, после которого Она не покидает мир, будучи «в молитвах неусыпaющей» и «в предстaтельствахъ непреложным уповaнием». Ее телесное взятие на небо – не уход из мира, а напротив – посольство в мир. Сам Путь, Истина и Жизнь (Ин. 14: 6), некогда вселившийся в приснодевственную утробу, теперь преставляет (перемещает) Свою Мать в жизнь вечную, чтобы Ее молитвами избавлялись от плена греховного и вечной погибели души, надеющихся на Нее.

Странно это все. Не только в смысле непонятности, непостижимости, а в изначальном смысле этого слова: «странный» – «чужой», «чужестранный», «сторонний», и именно поэтому «чудной», «непонятный». Вот и логика христианства – иная, «странная», не от мира сего, лучше сказать: иностранная – логика небесного Отечества. Например: «Будьте мудры, как змии, и просты, как голуби» (Мф. 10: 16), – наставляет апостолов Господь. Но разве что-то может объединять змею и голубя? Абсурд? Так может показаться на первый, непросвещенный взгляд. А вот просвещенный – прп. Варсонофия Великого: «Кто мудрость змия в отношении зла соединит с незлобием голубя в отношении добра, тот не допустит мудрости своей смешаться с лукавством и простоте своей быть несмысленною».

Знаменитым умам нередко приписывают высказывания, которых они не произносили. Например, Тертуллиану приписывают афоризм: «Верую, потому что абсурдно» (Credo quia absurdum est). Смысл, в основном, отражен верно, и все же, на самом деле, он сказал иначе: «Я спасен, если не постыжусь Господа моего. Кто, – говорил Он, – Меня постыдится, того и Я постыжусь (Мф. 10: 33). Кроме этих, я не нахожу причин для стыда, которые показывали бы, что я, презрев стыд, счастливо бесстыден и спасительно глуп. Сын Божий распят – это не стыдно, ибо достойно стыда; и умер Сын Божий – это совершенно достоверно, ибо нелепо; и, погребенный, воскрес – это несомненно, ибо невозможно» (О плоти Христа).

О том же пишет и свящ. Александр Ельчанинов: «…Если нашему грешному уму какая-либо богословская истина кажется логичной, симметричной и т.п., значит, она не истина: и я предпочитаю оставаться при евангельских абсурдах, чем с философскими композициями, которые тем подозрительнее, чем они красивее. Твердые и отчетливые линии имеют только мертвые тела и умершие мысли, живые окружены зыбкой и переменчивой аурой дыхания и излучения» (Из дневника).

Одним из таких «евангельских абсурдов» является служение Пресвятой Богородицы. Она ходатаица о грешниках. Не о кающихся только, но и о нераскаянных или, пусть даже сожалеющих о своих грехах, но все равно коснеющих в них. А ведь кто они Ей и Ее Сыну?

Вспомним историю иконы «Нечаянная Радость». Человек, имевший привычку молиться перед иконой Пресвятой Богородицы, перед тем, как отправляться на грех, однажды ужаснулся, увидев, как на изображении Богомладенца проступают раны, из которых течет кровь. Что он услышал от Нее, когда спросил, кто это сделал? – «Ты и прочие беззаконники грехами своими вновь распинаете Сына Моего».

Какая мать в состоянии мало того, что не возненавидеть убийц и мучителей своего ребенка, не еще и заботиться об их спасении? – Только Божия Матерь, усыновившая весь мир и в совершенстве величающая Бога исполнением заповедей, в том числе и сказанного: «…Любите врагов ваших, благословляйте проклинающих вас, благотворите ненавидящим вас и молитесь за обижающих вас и гонящих вас, да будете сынами Отца вашего Небесного» (Мф. 5: 44–45).

Какие странные слова!..