Перед вами истории трех женщин. Одна в глубоком нашем тылу, другая на передовой, третья на оккупированной врагом земле, каждая по-своему спасали людей, жертвовали собой во время войны. Все трое чудом выжили и после победы прожили ещё много лет. Читая об их подвигах, невольно вспоминаешь жен-мироносиц. «Блаженны миротворцы, ибо они будут наречены сынами Божиими». И дочерьми.
Тоня-эже и 160 ее детей
1942-ой. Киргизия. Небольшое село Курменты. Именно сюда прибыли эвакуированные из блокадного Ленинграда сто шестьдесят человек. Человечков. Опухших от голода дистрофиков, с тоненькими шеями и большими головами малышей-блокадников, многие из которых от слабости уже не могли сами ходить. Из взрослых — трое сопровождающих: директор детского дома, воспитатель и медсестра. Детям было от полутора до двенадцати лет. Их везли долго-долго, на грузовиках, в вагонах, на барже, на бричках…
Имена самых маленьких, которые ещё говорить толком не умели, перед отправкой из Ленинграда написали на клеёнчатых бирках и привязали к ручкам. Но в дороге дети много плакали и утирали глаза — чернила размылись, имена, фамилии, годы рождения стерлись. Кто есть кто? Точно восстановить было уже невозможно.
Они не умерли в дороге, добрались до места все сто шестьдесят. А потом все сто шестьдесят дожили до Победы, выучились, стали взрослыми… Это было настоящее чудо. И чудо это совершила девочка. Истощенных сирот спасла их новая семнадцатилетняя мама, или, как звали её старшие девочки, Тоня-эже — так в Киргизии принято обращаться к старшей сестре.
Токтогон Алтыбасарова — вот ее полное имя. В 1941 году, когда все мужчины из села ушли на фронт, ее назначили председателем сельсовета. Эта по сути еще девочка единственная в округе знала русский язык — выучила по радиопередачам. Еще знала арабский, обладала феноменальной памятью. Она была человеком, на которого можно было положиться и который был готов положить свою жизнь за других.
Токтогон поселила своих подопечных в пустующем бараке. Вместе с односельчанами набрала мешков и набила сеном, сделав детям какие-никакие матрасы. К Токтогон как к председателю совхоза приходили иногда за документами русские из соседнего рабочего поселка, у них девушка выспрашивала, как зовут их родственников, и вписывала в метрики не помнящих родства малышей новые — только что услышанные — русские имена.
Кормить детей было нечем. Токтогон пошла по дворам. Обошла каждый дом. Милостыню не выклянчивала, просто рассказывала о блокаде, о сиротах, в которых едва теплилась жизнь, и односельчане, обделяя собственных детей, понесли в барак последнее, что было дома — кумыс, сыр, молоко, картошку, свеклу…
Но еду мало принести — нужно еще чтобы дети её съели. У некоторых не было сил даже на это. Токтогон давала маленьким по две-три чайных ложки молока в час — больше нельзя, слишком сильное истощение. Не выдерживала, выбегала из барака, ревела от жалости и бессилия. А дети звали её обратно и тоже плакали — от голода, от того, что вспоминали бомбежки, от того, что рядом нет, и уже никогда не будет родной мамы. Токтогон возвращалась и продолжала кормить.
Потом стало чуть легче. Токтогон организовала шефство — каждая семья в селе опекала двух-трех блокадников. Ребятишкам сшили войлочные телогрейки, связали носки к осени. Днем их новая мама работала в сельсовете, а после работы бежала в детский дом, несла детям гостинец — сладкую печеную тыкву, качала ребятишек на коленях, пела перед сном киргизские колыбельные.
Отказавшись от учебы и хороших должностей во Фрунзе, Токтогон Алтыбасарова прожила с детьми все десять лет, пока работал детский дом. Блокадники окрепли, окончили школу, потом разъехались по всему Союзу и писали маме письма. Приезжали, навещали.
А Тоня-эже вышла замуж, родила девять детей, сорок четыре года проработала председателем сельсовета в Курменты, двадцать три раза избиралась депутатом поселкового, районного и областного советов, была членом коллегии Верховного суда Киргизской ССР… Прожила девяносто лет. После неё осталась коробка с юбилейными медалями, толстая папка с грамотами, ящик с письмами от ста шестидесяти эвакуированных ленинградцев. И всё.
В парке Победы имени Даира Асанова в Бишкеке стоит памятник, на котором высечен образ Токтогон. В Санкт-Петербурге собираются увековечить её имя.
Фрау Черная смерть
Чтобы попасть на фронт Евдокия Завалий, колхозница из украинского села Новый Буг, добавила себе три года — сказала, что ей восемнадцать. А было пятнадцать.
Ее взяли санитаркой в кавалерийский полк. Во время отступления, когда полк переправлялся через Днепр, осколком разорвавшегося снаряда Евдокию ранило в живот. Из госпиталя отправили в запасной полк. Там во время бомбежки Завалий вытащила на плащ-палатке раненого офицера. За это её наградили первым орденом — Красной звезды.
А дальше начались чудеса. В их запасной полк приехали набирать ребят на передовую. Смотрят документы, а там: «Гвардии старший сержант Завалий Евдок». Ну, бывает, сократили имя, когда записывали в госпитале. На Дусе — гимнастерка, галифе, голова после ранения стрижена под ежик…
— Завалий Евдоким?
— Так точно!
— Пятнадцать минут на сборы!
Выдали боеприпасы, обмундирование, и через два с половиной часа старший сержант Евдоким Завалий уже принимал бой в составе шестой десантной бригады у станции Горячий Ключ.
Воевал старший сержант храбро, под Моздоком взял в плен немецкого офицера. За это «Евдокима» назначили командиром отделения разведки. На Кубани поднял бойцов в атаку, заменив погибшего в бою командира, и вывел роту из окружения. Правда, при этом сам герой получил тяжелое ранение и хранить свою тайну больше не мог.
Зачли боевые заслуги и Евдокию Николаевну направили на курсы младших лейтенантов. В октябре 1943 года семнадцатилетний лейтенант Евдокия Завалий стала командиром взрослых мужиков — отдельной роты автоматчиков 83-ей бригады морской пехоты.
Фашисты прозвали её «Фрау Черная смерть». И было за что. Когда бригада морпехов шла в атаку, взвод Завалий становился тараном — пробивал дорогу основным силам. Он участвовал в крупнейшей десантной операции Великой Отечественной войны — Керченско-Эльтигенской: под ураганным огнем смог закрепиться на плацдарме и обеспечить высадку основных сил. За эту операцию Евдокия Завалий получила второй орден — Отечественной войны I степени.
А третий орден Отечественной войны, II степени — за освобождение Севастополя, за штурм Сапун-Горы.
Под Белгород-Днестровским ночью форсировали лиман, чтобы, пройдя через минное поле, захватить плацдарм и удержать его до прихода главных сил. По воспоминаниям Евдокии Николаевны, когда взвод преследовал отступающих немцев, рядом разорвался снаряд, она потеряла сознание. Очнулась к ночи. Немцы ходили по полю и добивали советских раненых. Один приблизился к ней, она затаилась, и вдруг — резкая боль! — фашист пробил ей ногу штыком. Стиснула зубы, не издала ни звука. Истекала кровью. Её нашли местные жители, когда наши отбили берег лимана.
Начальство решило, что Дуся погибла. В списке похороненных в братской могиле в Белгород-Днестровском появилось имя Евдокии Завалий.
Её имя высечено и на другом мемориале — в Болгарии.
А во время кровопролитной Будапештской наступательной операции взводу Евдокии Завалий поручили взять немецкий штаб. К нему было не подобраться, но разведчики нашли путь — через канализационный коллектор. На всех бойцов — пятнадцать кислородных подушек. Пользовались по очереди. Двое морпехов задохнулись, остались в трубе. Но задание взвод выполнил.
Пленный немецкий генерал не мог понять, как наша разведка смогла проникнуть в неприступную цитадель, пока не увидел десантников — грязных, вонючих, ещё не успевших отмыться после марш-броска. Но окончательно «добило» генерала то, что командиром разведчиков была девушка. Он даже подарил ей свой «Вальтер». Будапештская операция — это четвертый орден Евдокии Завалий, еще один орден Красного Знамени.
Почти каждая боевая вылазка десантников под командованием Завалий достойна стать книгой или фильмом. Вот ее взводу приказано взять важный стратегический пункт — высоту «203». Катера, перевозившие десантников, атакуют фашистские самолеты. Два катера подбиты, есть раненые и убитые. Оставшиеся поднимаются на высоту, окапываются. За день отбивают четырнадцать атак! Патронов в обрез, продовольствие заканчивается, нет воды. Но высоту взвод отстоял. И на груди командира появился пятый орден — Красного Знамени.
Четыре ранения. Две контузии. Двое «похорон». Пять орденов и почти сорок медалей. Участие в обороне Кавказа, в боях за Крым, Бессарабию, на Дунае, в освобождении Югославии, Румынии, Болгарии, Венгрии, Австрии, Чехословакии… Хватило бы на несколько жизней!
А ведь была ещё послевоенная жизнь — в Киеве. С мужем, детьми, внуками и правнуками. Работала гвардии полковник морской пехоты… директором гастронома. А почему нет? Настоящая мирная профессия. То, ради чего воевала.
Скончалась Евдокия Завалий накануне 65-летия Победы, в мае 2010 года в возрасте 84 лет.
Ирена Сендлер и ее 2500 детей
В 1940 году нацисты поделили Варшаву на место для жизни и место для смерти. Место для смерти было организовано в районе, где исторически селились еврейские семьи. Немцы выселили оттуда всех поляков, пригнали евреев, отгородили стеной с колючей проволокой и оставили умирать от голода.
К концу года в гетто, занимавшем меньше пяти процентов площади Варшавы, находилось 440 тысяч человек. Каждому выдавалось по два килограмма хлеба в месяц. За этот месяц от голода и болезней здесь умирало по пять тысяч человек. Но трупы, то и дело появляющиеся на улицах гетто, беспокоили фашистов — могла начаться эпидемия, а нацисты любили аккуратность и гигиену. Пришлось впустить на запретную территорию варшавских врачей — для санитарной обработки.
Сотруднику управления здравоохранения Ирене Сендлер в сороковом было двадцать девять. Её отец, врач Станислав Кжижановский, умер в 1917 году, спасая людей от тифа. Хрупкая, маленькая — рост всего полтора метра — она выглядела младше своих лет и не вызывала у нацистов подозрений.
Ирена вместе со своими коллегами под присмотром нацистов приезжала в гетто на небольшом грузовичке, выгружала дезинфицирующие средства, одежду, медикаменты, продукты и деньги. В её обязанности также входил присмотр за больными детьми. Фашисты тщательно проверяли, что Ирена привозит за колючую проволоку. Но им и в голову не приходило, что она оттуда вывозила! Вернее, кого. В мешках, в корзинах, в тюках с окровавленными бинтами, в медицинских коробках из гетто уезжали еврейские дети. Свою шестимесячную приемную дочь Ирена спрятала в мусорную корзину.
Старших детей выводили через подвалы домов, примыкавших к ограде и через канализационные трубы. Вот идет часовой. Завернул за угол, и тут же маленький мальчик, рискуя расшибить коленки, стремглав несется к спасительному люку коллектора, ныряет в трубу, и приоткрывшаяся чугунная крышка захлопывается над его головой.
Полька Ирена (подпольный псевдоним Иоланта) состояла в Жеготе — тайном Совете, который помогал евреям, укрывал их от преследований, делал новые документы, переправлял в нейтральные страны. В её организации было около 25 человек — водители, медсестры, служащие городской управы…
Это была смертельно опасная работа. И очень тяжелая морально. Чтобы спасти ребенка, порой приходилось долго уговаривать родителей отдать его врачам. Бывало, отец уже был согласен, но мать не могла смириться с мыслью, что больше не увидит свою кровиночку, и отказывалась. А на следующий день всю семью увозили в Треблинку, в газовую камеру.
Контроль постоянно ужесточался. При выезде из гетто санитарный грузовик строго осматривали охранники. А малышам не прикажешь — могли заплакать, закричать, выдать и себя, и своих спасителей. Ирена давала детям снотворное. Кроме того, у врачей была специально обученная собака. Чтобы заглушить детский плач, пес отчаянно лаял во время досмотра.
Но вывезти детей было мало. Нужно было сделать ребенку новую метрику, получить на него продовольственные карточки, найти людей, которые приютили бы его, позаботились о нем, рискуя не только собой, но и жизнью своих близких. Спасенных отдавали в приемные семьи, переправляли в приюты при католических монастырях. Более двух тысяч поляков были казнены фашистами за содействие в спасении еврейских детей.
Кроме того Ирена должна была сохранить имя каждого малыша, особенно младенцев, ещё не знавших, кто они — ведь у родителей выбраться из гетто шансов практически не было. Ирена записывала детские имена — старые и новые — имена их родителей и родственников, даты рождения, адреса семей, где дети нашли приют, на тонкие полоски бумаги, закладывала данные в стеклянные банки и закапывала их в саду у своей знакомой. После войны по этому «баночному архиву» центральный комитет евреев в Польше отыскал всех спасенных, у многих нашлись родные, а сирот переправили в Израиль.
Ирена Сендлер и её коллеги за время оккупации спасли из Варшавского гетто… 2500 детей от полутора до пятнадцати лет.
В октябре сорок третьего по анонимному доносу Ирену арестовало гестапо. Пытали, мучили, переломали руки и ноги. Она молчала. Слишком много подпольщиков, детей, людей, откликнувшихся на чужое горе, стояло за ней. Жегота (польск. Żegota, Rada Pomocy Żydom — подпольный Совет помощи евреям) подкупила тюремщиков. Охранник вывел её на улицу: «Беги!» Какое там — «беги», после пыток женщина могла передвигаться только на костылях. Но друзья подхватили Ирену и увезли на конспиративную квартиру. А фамилия Сендлер назавтра появилась в списке казненных.
До конца войны женщина скрывалась от фашистов. После войны никакой славы, никаких почестей и благодарности в Польше не было. Наоборот, как участницу Жеготы, которая финансировалась, в том числе, польским правительством в изгнании и сотрудничала с Армией Крайовой (военизированной структуры, подчинявшейся польскому правительству в изгнании, которое с 1939 года находилось в Лондоне), беременную Сендлер арестовали. Жестоко допрашивали. Результат — преждевременные роды и смерть маленького сына.
Ирену звали в Израиль — там её знали, почитали, даже присудили в 65-м году звание Праведника народов мира, но из страны Сендлер не выпускали. До самых последних дней она ютилась со своей семьей в однокомнатной квартире.
Лишь под старость, уже в двухтысячных годах о подвиге смелой женщины узнал мир. В 2003 году польское правительство наградило Ирену Орденом Белого орла, в 2007 году она получила международный орден Улыбки и тогда же была выдвинута на Нобелевскую премию мира.
Скончалась Ирена Сендлер в возрасте 98 лет.
На заставке: Cвязистки МПВО Ленинграда В. Клепикова, А. Егорова и А. Ковалёва исправляют повреждение связи. Автор: Борис Лосин. 1943
Фома.ру